«Линкольн» для адвоката - Страница 43

– Потому что если вы соврали мне в этом – значит, соврете в чем угодно, а я не могу в таких условиях вас защищать!

Я произнес последние слова слишком громко. Увидел, что две женщины, сидящие на ближайшей скамейке, смотрят на нас. На блузках виднелись значки членов жюри присяжных.

– Пойдемте! Вон туда.

Я зашагал обратно, в сторону полицейского участка.

– Послушайте, – слабым голосом произнес Руле. – Я солгал из-за своей матери, о'кей?

– Нет, не о'кей. Объясните.

– Видите ли, моя мать и Сесил думают, что я целый год посещал юридический факультет. Я хочу, чтобы они продолжали в это верить. Ведь он завел с вами этот разговор, а я просто как бы согласился. Но прошло десять лет! Какая проблема?

– Проблема в том, что вы мне лжете, – ответил я. – Вы можете врать своей матери, Доббсу, вашему священнику и полиции. Но когда я напрямую спрашиваю вас о чем-то, не смейте лгать! Мне необходимо действовать с позиции уверенности в том, что я получаю от вас факты. Поэтому, когда я задаю вам вопрос, отвечайте правду! В остальных случаях можете говорить все, что душе угодно, – все, что льстит вашему самолюбию.

– Ладно, ладно. Я понял.

– Если вы не посещали университет, тогда где вы провели год?

Руле помотал головой:

– Нигде. Просто ничего не делал. Большую часть времени сидел у себя в квартире, неподалеку от студенческого городка, читал и думал, чего же на самом деле хочу от жизни. Единственное, что я знал точно, – не хочу быть юристом. Не в обиду вам сказано.

– Никакой обиды. Итак, вы пришли к тому, что начали продавать недвижимость богачам.

– Нет, этим я занялся позднее. – Он рассмеялся в самоуничижительном тоне. – На самом деле я мечтал стать писателем – в колледже специализировался по английской литературе – и пытался написать роман. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что способностей у меня нет. В конце концов я пошел работать к матери. Так ей хотелось.

Я успокоился. Все равно большая часть моего гнева была напускной. Я старался обработать его, подготовить для более важных расспросов и решил, что теперь он для них готов.

– Что ж, Льюис, теперь, когда вы во всем сознались и повинились, расскажите мне о Реджи Кампо.

– А что я должен о ней рассказать?

– Вы ведь собирались платить ей за секс, не так ли?

– Что побуждает вас так ду…

Я прервал его, остановившись и дернув за лацкан дорогого пиджака. Он был выше меня и крупнее, но преимущество в этом разговоре осталось за мной.

– Отвечай на вопрос, мать твою!

– Ладно, ладно… да… я собирался ей платить. Но как вы узнали?

– Потому что я чертовски хороший адвокат. Почему вы не сказали мне в первый день? Вы что, не видите, как это меняет дело?

– Все из-за матери… Я не хотел, чтобы она знала… ну, вы понимаете.

– Льюис, давайте присядем.

Я подвел его к одной из длинных скамеек у здания полицейского участка. Здесь они пустовали, и никто не мог нас подслушать. Я сел, он опустился справа от меня.

– Ваша мать отсутствовала, когда мы обсуждали дело. Насколько я помню, ее не было и тогда, когда мы говорили о юридическом факультете.

– Да, но Сесил бы узнал, а он все ей рассказывает.

Я кивнул и мысленно взял себе на заметку отныне полностью исключить присутствие Сесила Доббса на наших совещаниях.

– Хорошо; думаю, я понял. Но как долго вы собирались утаивать это от меня? Разве вы не видите, как все поворачивается?

– Я не юрист.

– Льюис, позвольте немного просветить вас насчет того, как работает машина правосудия. Вы знаете, в чем заключается моя миссия? Я нейтрализатор. Моя работа состоит в том, чтобы сводить на нет судебное дело, выстроенное против вас штатом. Иначе говоря, взять каждое мельчайшее доказательство и найти способ вывести его из состязательного процесса. Представьте, что я выступаю в роли эдакого уличного циркача, которых можно встретить на Венецианском бульваре. Вы когда-нибудь гуляли там? Видели человека, который вертит целую уйму тарелок на палочках?

– Наверно, да. Я там давно не был.

– Не важно. У этого парня есть такие маленькие палочки, он ставит на каждую из них по тарелке и запускает вертеться, так чтобы они находились в равновесии и не разбились. Он запускает множество одновременно и ходит от тарелки к тарелке и от палочки к палочке, проверяя, что все крутятся и не падают. Улавливаете мою мысль?

– Думаю, да.

– Ну так вот, Льюис, по тому же принципу формируется и обвинительная версия, которую штат выдвигает против обвиняемого. Набор вертящихся тарелок. И каждая из них представляет собой отдельный блок улик против вас. Моя работа – взять каждую тарелку, остановить ее вращение и обрушить на землю с такой силой, чтобы она разлетелась вдребезги и больше не использовалась. Если, скажем, синяя тарелочка – кровь жертвы на ваших руках, то мне надо найти способ ее опрокинуть. Если на желтой тарелке нож с отпечатками ваших пальцев – следовательно, опять-таки мне надо свалить ее наземь. Нейтрализовать. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Да, понимаю. Я…

– А теперь смотрите. В наборе тарелок есть одна большая, здоровенное блюдо. И если она упадет, то утянет за собой вниз и все остальные. Все тарелки. Все судебное дело рассыплется. Вы знаете, что это за блюдо, Льюис?

Он отрицательно покачал головой.

– Самое большое блюдо – жертва, главный свидетель против вас. Если мы сумеем обрушить это блюдо, тогда всему шоу конец и толпа направится к выходу.

Я подождал несколько мгновений, чтобы увидеть его реакцию. Он ничего не сказал.