«Линкольн» для адвоката - Страница 17

Когда-то мы с Лорной состояли в недолгом и приятном браке, но быстро поняли, что зашли слишком далеко, спасаясь от депрессии после предыдущих разводов. Мы положили этому конец, остались друзьями, и она продолжала со мной работать – именно со мной, а не на меня. Единственно, когда я чувствовал себя неуютно, – когда она вдруг вновь начинала вести себя как жена, задним числом критикуя мой выбор клиента и назначенный гонорар.

Окрыленный тем, что нашел общий язык с Лорной, я позвонил в офис окружного прокурора и попросил к телефону Маргарет Макферсон, застав ее за ленчем на рабочем месте.

– Просто хотел сказать, что сожалею о сегодняшнем. Я знаю, для тебя важно было вести это дело.

– Что ж, тебе оно, пожалуй, нужнее, чем мне. Видимо, он выгодный клиент, раз Си-Си Доббс таскает за ним рулон.

Она имела в виду рулон туалетной бумаги. На высокооплачиваемых семейных адвокатов прокуроры обычно смотрят не иначе как на подтирателей задниц у богатых и знаменитых.

– Да, мне бы он сейчас очень пригодился – я имею в виду доходного клиента, а не подтирщика. Мне уже давно так не везло.

– Знаешь, не так уж тебе и повезло, не обольщайся, – прошептала она в трубку. – Несколько минут назад дело передали Теду Минтону.

– Никогда о таком не слышал.

– Это один из молодых подопечных Смитсона. Его недавно перевели из центра города, где он занимался обычными делами о хранении наркотиков. Вообще, можно сказать, не нюхал пороху, пока не перешел сюда.

Джон Смитсон был амбициозным главой ван-нуйсского отделения канцелярии окружного прокурора и являлся скорее политиком, чем прокурором. Он сделал ставку именно на это свое качество, дабы быстро занять руководящий пост. Мэгги Макферсон как раз относилась к тем, кого он обошел. Едва заняв место, Смитсон начал подбирать себе штат молодых прокуроров, которые находились на хорошем счету и проявляли к нему лояльность за предоставленный шанс.

– И что, этот парень никогда не выступал в суде? – спросил я, недоумевая, почему Мэгги назвала невезением оппонировать новичку.

– Он провел здесь несколько процессов, но всегда в качестве помощника, в подтанцовке. Дело Руле станет его первым соло. Смитсон считает, что делает ему голевую подачу.

Я представил ее сидящей в своем отсеке-кабинетике, вероятно, неподалеку от того места, где в точно таком же находился мой новый противник.

– Я что-то не улавливаю, Мэгз. Если этот парень зеленый, то почему мне не повезло?

– Потому что те, кого притаскивает Смитсон, все скроены на один лад. Напыщенные задницы. Они считают, что всегда правы и, более того… – Она еще понизила голос. – Они играют не по правилам. А о Минтоне ходит слух, что он вообще мошенничает. Будь начеку, Холлер.

– Что ж, спасибо за предупреждение.

Но она еще не закончила.

– Многие из этих новых людей просто не понимают главного. Они смотрят на работу не как на призвание, даже не как на профессию. Для них она не имеет отношения к правосудию, а просто игра – баланс забитых и пропущенных голов. Им нравится вести в счете и наблюдать, как это проталкивает их по карьерной лестнице. В сущности, все они – те же смитсоны, только моложе.

Призвание… Так она ощущала профессию, что в конечном счете стоило нам нашего брака. В теории она могла примириться, что замужем за человеком, который работает по другую сторону, но когда дело доходило до практики нашей работы… Нам еще повезло, что мы смогли продержаться восемь лет. «Как прошел день, милый?» – «О, мне удалось добиться судебной сделки, так что тот тип, убивший соседа по комнате ножом для колки льда, получил всего семь лет. А у тебя?» – «О, а я засадила на пять лет человека, укравшего стерео из машины…» Ну не стыковалось это – и все тут. Через четыре года у нас появилась дочь, и не ее вина, что мы продержались вместе так мало.

Тем не менее, я ни о чем не жалел и нежно относился к своей дочери. Она была единственным подлинным достижением в моей жизни, тем, чем я мог гордиться. Если разобраться, то истинная причина наших редких встреч (под предлогом моей занятости) заключалась в том, что я чувствовал себя недостойным. Ее мать выступала героем. Она сажала в тюрьму плохих людей. Что хорошего мог рассказать о своей работе я, когда сам давно потерял об этом представление?

– …Эй, Холлер, ты еще там?

– Да, Мэгз, я здесь. Чем ты сегодня обедаешь?

– Всего лишь восточным салатом – снизу, из кафетерия. Ничего особенного. А где ты сейчас?

– Направляюсь в центр города. Послушай, скажи Хейли, что я приеду в субботу. Я составлю план. Мы совершим что-нибудь особенное.

– Ты уверен? Я не хочу зря ее обнадеживать.

Я почувствовал, как внутри меня поднялось что-то теплое: мысль о том, что моя дочь будет обнадежена нашей встречей. Чего Мэгги никогда не делала – так это не чернила меня в глазах дочери. Я всегда этим восхищался.

– Да, уверен.

– Отлично, я ей скажу. Дай мне знать, в какое время сможешь заехать, или я могу сама куда-нибудь ее подбросить.

– О'кей.

Я еще немного потянул время. Мне хотелось поговорить с ней подольше, но больше нечего было сказать. В конце концов я попрощался и закрыл телефон. Через несколько минут нас вынесло из горлышка бутылки. Я выглянул в окно и не заметил никакой аварии. Никого с прохудившейся шиной или дорожного патруля, припаркованного у обочины. Я не увидел ничего, что объясняло бы этот затор. Так часто бывало. Движение на автострадах в Лос-Анджелесе было непостижимым, как супружеская жизнь. Поток машин двигался, потом вдруг тормозил и останавливался без всякой причины.