– Вероятно.
– Вероятно, – повторил я. – Ну а можете вы предположить какую-либо другую возможность, объясняющую столь сильные повреждения, кроме прямых ударов левой?
Метц опять пожал плечами. Он был не очень-то внушительным свидетелем, особенно после двух копов и диспетчера, которые были весьма точны в своих показаниях.
– А если бы мисс Кампо понадобилось самой ударить себя по лицу кулаком? Не пришлось ли бы ей тогда действовать правой ру…
– Ваша честь, это неслыханно! – стремительно вскочил со своего места Минтон. – Предположить, что жертва сама учинила над собой подобное, – это не только публичное оскорбление суда, но и всех жертв насильственных преступлений вообще! Мистер Холлер опустился до…
– Свидетель сказал, что все вероятно, – возразил я, стараясь приглушить этот фонтан демагогии. – Я пытаюсь рассмотреть…
– Возражение принимается! – оборвала дискуссию Фулбрайт. – Мистер Холлер, не развивайте эту тему, если только вами не руководит нечто большее, чем чисто исследовательский интерес.
– Да, ваша честь. Больше нет вопросов.
Я вернулся за стол, посмотрел на присяжных и по их лицам понял, что допустил ошибку. Достигнутый положительный эффект я превратил в отрицательный. Очко, набранное мной при вопросе о преступнике-левше, нейтрализовалось предположением, что пострадавшая сама разбила себе лицо. Три женщины из числа присяжных были особенно мной недовольны.
Тем не менее, я постарался сфокусироваться на положительной стороне дела. Приятно заранее знать чувства присяжных – прежде чем сама Кампо взойдет на свидетельскую трибуну и я задам ей аналогичный вопрос.
Руле подался ко мне и зашептал:
– Какого черта вы вытворяете?
Я молча повернулся к нему спиной и обвел взглядом зал. Он был почти пуст. Лэнкфорд и Собел не вернулись, репортеры тоже ушли. Оставалось лишь несколько случайных зевак, похожих на произвольное сборище пенсионеров, студентов-правоведов и юристов, пережидающих, пока начнутся слушания с их участием в других залах. Но я рассчитывал, что один из этих зевак являлся «подсадной уткой» со второго этажа, из канцелярии окружного прокурора. Тед Минтон, наверное, и совершал сегодня самостоятельный полет, без инструктора, но я подозревал, что его босс захочет присмотреть за ним и за делом, которое он ведет. Я знал, что играю не только на жюри присяжных, но и на соглядатая. По плану к концу судебного процесса я должен был посеять панику у представителей второго этажа, которая рикошетом отзовется в Минтоне и вынудит молодого прокурора пойти на крайние меры. Собственно, крайних мер я и добивался.
Послеобеденное заседание продолжалось. Минтону предстояло еще научиться ведению дела и манипулированию присяжными – такому, что приходит с годами и опытом судебных заседаний. Я смотрел в оба на скамью присяжных – туда, где сидели подлинные судьи, – и видел, что члены жюри начинали скучать по мере того, как свидетели выходили давать свои показания, в мельчайших подробностях совпадавшие с предыдущим прямолинейным изложением событий той ночи обвинителем. Сам я задавал мало перекрёстных вопросов и старался поддерживать на лице выражение, имитирующее выражения лиц присяжных.
Минтон явно стремился приберечь свой самый убойный, веский и убедительный материал для второго дня. Тогда он, очевидно, вызовет ведущего детектива по делу, Мартина Буккера, чтобы тот свел вместе все детали, а вслед за ним – жертву, Реджину Кампо, чтобы та окончательно довела всю картину преступления до сознания присяжных. Метод, хорошо зарекомендовавший себя на практике: завершать дело на силовой и эмоциональной ноте, – и он оправдывал себя в девяноста процентах случаев. Но из-за этого метода первый день двигался с черепашьей скоростью.
К концу дня процесс оживился – вызвали последнего свидетеля. Минтон пригласил на свидетельскую трибуну Чарлза Тэлбота, который снял Реджину Кампо в «Морган» вечером шестого марта и ушел вместе с ней на квартиру. В сущности, Тэлбот мало что мог предложить обвинению. Он был вызван в суд главным образом для того, чтобы засвидетельствовать: когда он выходил от Кампо, та находилась в добром здравии. В общем-то ни за чем больше. Однако его появление спасло суд от начинавшей воцаряться скуки. Причина в том, что Тэлбот в своем лице явил присяжным человека абсолютно иного образа жизни, совершенно противоположного их собственному, а присяжным всегда любопытно заглянуть по ту сторону.
Тэлботу пятьдесят пять лет. У него крашеные светлые волосы, которые никого не ввели в заблуждение, и полусмазанные татуировки морского содержания на обоих предплечьях. Он был двадцать лет как разведен и владел круглосуточным магазинчиком под названием «Квик-Квик». Бизнес обеспечивал ему достаточные жизненные средства и комфортный образ жизни: он имел квартиру в Уорнер-центре, последнюю модель «корвета» и возможность вести ночную жизнь, в том числе широкий выбор городских поставщиц сексуальных услуг.
Все это Минтон обозначил в самом начале своего прямого допроса. Можно было буквально почувствовать, как воздух застыл в зале суда, когда присяжные жадно впились взорами в Тэлбота. Затем прокурор быстро подвел свидетеля к событиям 6 марта, и тот стал рассказывать, как подцепил Реджи Кампо в баре «Морган» на бульваре Вентура.
– Вы знали мисс Кампо до того, как встретились с ней вечером?
– Нет, не знал.
– Как вы познакомились с ней в баре?
– Я просто позвонил ей и сказал, что хочу провести с ней время, а она предложила встретиться в «Моргане», Мне было знакомо это место, поэтому я сказал: «Нет проблем».