«Линкольн» для адвоката - Страница 87

– Далее. Вам придется услышать свидетельские показания самой жертвы о своем образе жизни, который, бесспорно, нельзя приветствовать, – сообщил Минтон присяжным. – Суть сводится к тому, что она продавала сексуальные услуги мужчинам, которых приводила к себе домой. Но я хочу, чтобы вы помнили: в данном случае род занятий жертвы не имеет отношения к предмету судебного разбирательства. Любой человек может стать жертвой преступления, связанного с насилием над личностью. Любой! Вне зависимости от того, чем человек зарабатывает себе на жизнь, закон не допускает, чтобы его избивали, ему угрожали, приставляя к телу острие ножа, или как-то иначе вынуждали испытывать страх за собственную жизнь. Не имеет значения, каким образом люди обеспечивают себе пропитание. В любом случае все они находятся под такой же защитой закона, как и мы с вами.

Мне стало ясно, что Минтон категорически избегает слов «проституция» или «проститутка» из страха, что это может повредить делу. Тогда я специально записал эти слова в свой блокнот, с которым собирался выйти произносить речь. Я планировал компенсировать упущение обвинителя.

Минтон охарактеризовал имеющиеся улики. Он поговорил о ноже с инициалами обвиняемого на лезвии. Порассуждал о крови, обнаруженной на его левой руке. И предупредил присяжных, чтобы они не дали защите сбить себя с толку попытками затушевать или запутать улики.

– Это очень ясное и понятное дело, – сказал он в завершение речи. – Перед вами человек, напавший на женщину в ее собственном доме. Намеревался изнасиловать ее и убить. И единственно благодаря милости Божьей она сможет появиться здесь, перед вами, чтобы поведать о том, что произошло.

На этом он поблагодарил жюри за внимание и занял свое место за столом. Судья посмотрела на свои часы, затем – на меня. Было 11.40, и она, вероятно, прикидывала, объявить ли перерыв или позволить мне выступить со своей вступительной речью. Обязанность судьи – следить за тем, чтобы присяжные чувствовали себя комфортно и при деле. Большое количество перерывов, коротких и длинных, зачастую неплохо решает этот вопрос.

Я знал Конни Фулбрайт по меньшей мере лет двенадцать, познакомился еще задолго до того, как она стала судьей. За свою жизнь в юриспруденции она перебывала и судебным обвинителем, и судебным адвокатом. Знала эту кухню с обеих сторон. Если не считать того, что она чересчур скора на штрафные санкции за неуважение к суду, Конни хороший и справедливый судья – пока дело не доходит до назначения наказания. Адвокат шел в зал суда, где заправляла Фулбрайт, зная, что находится в равном положении с прокурором. Но если присяжные выносили вашему подзащитному вердикт «виновен», следовало подготовиться к худшему. Фулбрайт была одним из тех судей в судебном округе, которые выносят наиболее суровые приговоры. Возникало ощущение, что она наказывает вашего клиента и вас за то, что этим судебным разбирательством вы отняли у нее время. Если имелась какая-то вилка в мере наказания при вынесении приговора, она всегда давала по максимуму, будь то тюрьма или условный срок. Я знал, каким прозвищем наградили ее адвокаты, работавшие в суде округа Ван-Нуйс. Они звали ее не Фулбрайт, а Филбайт.

– Мистер Холлер, – сказала она, – вы планируете приберечь ваше выступление на потом?

– Нет, ваша честь. Но я буду весьма краток.

– Хорошо, тогда мы выслушаем вас, а потом сделаем перерыв на обед.

По правде сказать, я и сам не знал, сколько времени займет моя речь. Минтон говорил минут сорок, и я знал, что займу примерно столько же. Но я сказал судье, что буду краток, просто потому, что мне не нравилась сама идея, что присяжные отправятся на обед, услышав лишь прокурорскую версию, и будут пережевывать ее вместе со своими гамбургерами и салатом из тунца.

Я встал и направился к специальному возвышению, находящемуся между столиками обвинения и защиты. Этот зал принадлежал к недавно отремонтированным и модернизированным помещениям старого здания суда. Здесь имелись две отгороженные скамьи для присяжных, по обеим сторонам от судейского места. Все выполнено в светлом дереве, включая заднюю стену за судейской скамьей. Дверь в кабинет судьи в этой стене почти незаметна: ее линии маскировались фактурой дерева. Единственное, что ее выдавало, – это дверная ручка.

Фулбрайт вела свои судебные процессы как федеральный судья. Юристам с обеих сторон не разрешалось приближаться к свидетелям и никогда не разрешалось приближаться к скамьям присяжных. Им полагалось выступать только с этой трибуны.

Сейчас, когда я стоял посередине, присяжные находились на той скамье, что располагалась справа от меня, ближе к прокурорскому столу, чем к адвокатскому. Это меня вполне устраивало. Я не хотел, чтобы они слишком пристально вглядывались в Руле. Я хотел, чтобы он в некоторой степени являл для них загадку.

– Леди и джентльмены, господа присяжные заседатели, – начал я, – меня зовут Майкл Холлер, и на этом судебном процессе я буду представлять мистера Руле. Рад сообщить вам, что процесс, по всей вероятности, будет быстрым. Он займет еще лишь несколько дней вашего времени. В конечном счете вы наверняка заметите: нам потребовалось больше времени, чтобы отобрать вас в жюри, чем чтобы представить вам обе версии. Мне показалось, что обвинитель, мистер Минтон, сегодня посвятил свою речь рассказу о том, как, по его мнению, надо трактовать улики и что собой представляет мистер Руле. Я же посоветую вам просто сесть поудобнее, выслушать показания свидетелей и позволить вашему здравому смыслу рассудить, что все это значит и кто такой мистер Руле.