Теперь я кивнул:
– Над парой-тройкой разных дел. Над одним в особенности.
– Вы не хотите рассказать нам, в чем оно состояло?
– Я сейчас веду дело, которое скоро завершится судебным процессом. В следующем месяце. Попытка изнасилования и убийства. Левин занимался сбором улик и помогал мне подготовиться к процессу.
– Хотите сказать, помогал запутывать следствие, да? – вмешался Лэнкфорд.
Я понял, что вежливость Лэнкфорда по телефону была напускной – льстивой уловкой, чтобы заставить меня приехать. Теперь его поведение изменилось. Казалось, даже резинку он жевал более агрессивно, чем когда вошел в комнату.
– Как вам будет угодно это называть, детектив. Каждый человек имеет право на судебную защиту.
– Да, конечно, и все они, понятное дело, белее снега. Просто всему виной родители, которые слишком рано отняли их от титьки, – проворчал Лэнкфорд. – В общем, этот парень, Ливайн, прежде был копом, не так ли?
Он опять стал произносить фамилию неправильно.
– Да, он работал в полиции Лос-Анджелеса. Был детективом и входил в оперативную группу по борьбе с преступлениями против личности, но после двенадцати лет службы вышел в отставку. Можете проверить. И его фамилия произносится «Левин».
– Да, я понял, как «Кевин». Видимо, невмоготу стало работать на хороших парней, да?
– Полагаю, это зависит от вашего взгляда на вещи.
– Не могли бы мы вернуться к вашему делу? – вмешалась Собел. – Как имя вашего подзащитного?
– Льюис Росс Руле. Дело будет рассматриваться в ван-нуйсском высшем суде под председательством судьи Фулбрайт.
– Он сейчас под стражей?
– Нет, выпущен под залог.
– Существовала какая-нибудь неприязнь между Руле и мистером Левином?
– Мне об этом ничего не известно.
– А могло быть что-то на гомосексуальной почве? – спросил Лэнкфорд.
– Что? Почему вы это говорите?
– Жеманная собачка, да и вообще вся обстановка в доме. У убитого имеются фотографии только мужчин и собаки. Повсюду: на стенах, рядом с кроватью, на пианино.
– Приглядитесь внимательнее, детектив. Вероятно, это один и тот же мужчина. Его партнер умер несколько лет назад. Не думаю, что с тех пор у него был еще кто-нибудь.
– Держу пари, что от СПИДа.
Я не стал ничего подтверждать. Просто ждал. С одной стороны, меня раздражала манера Лэнкфорда, но с другой, я сообразил, что его тактика расследования в духе «выжженной земли» помешает ему связать преступление с Руле. Это меня вполне устраивало. Мне надо задержать его недель на пять-шесть, в каком-то смысле направить по ложному следу, а тогда уже будет не важно, свяжет ли он воедино нужные факты и обстоятельства. К тому времени мой собственный план будет уже доведен до конца.
– Этот парень ходил патрулировать заведения, где собираются голубые? – спросил Лэнкфорд.
Я пожал плечами:
– Понятия не имею. Но если это убийство на гомосексуальной почве, почему обыскан лишь его кабинет, а не весь дом?
Лэнкфорд кивнул. Он казался захваченным врасплох логичностью моего вопроса, но затем сразил меня неожиданным ударом:
– Так, а где вы были сегодня утром, советник?
– Что?
– Рутинный вопрос. Место преступления свидетельствует, что жертва знала своего убийцу. Левин пустил стрелявшего в глубь дома. Как я уже сказал, он, вероятно, сидел на вертящемся стуле, когда получил пулю. Мне представляется, что он чувствовал себя в присутствии убийцы легко и свободно. Мы обязаны проверить все связи убитого, профессиональные и светские, и мы их проверим.
– Вы хотите сказать, что в этом деле я подозреваемый?
– Нет, просто пытаюсь разобраться в ситуации и очертить круг подозреваемых.
– Я все утро находился дома. Собирался на встречу с Анхелем на стадионе «Доджерс». Выехал из дома на стадион около двенадцати и был там, когда вы позвонили.
– А ранее?
– Я уже сказал, что был дома. Один. Но примерно в одиннадцать мне позвонили по телефону, и этот звонок застал меня дома, а я живу в получасе езды отсюда. Если его убили после одиннадцати, тогда я чист.
Лэнкфорд не клюнул эту приманку. Он не стал сообщать мне время смерти. Может, оно и не было известно на тот момент.
– Когда вы говорили с ним в последний раз? – произнес он.
– Вчера вечером, по телефону.
– Кто кому звонил и зачем?
– Он позвонил мне и спросил, не мог бы я приехать на матч пораньше. Я сказал, что смогу.
– Для чего?
– Он любит… любил поглядеть, как отбивающий орудует битой. Сказал, мы могли бы немного поболтать по поводу дела Руле. Ничего специфического, но просто он не отчитывался передо мной уже примерно с неделю.
– Благодарю за сотрудничество, – проговорил Лэнкфорд с сарказмом.
– Вы хоть осознаете, что я сейчас сделал то, от чего предостерегаю каждого своего клиента и всякого, кто готов слушать? Я разговаривал с вами в отсутствие своего адвоката, предоставил вам свое алиби. Вероятно, я сошел с ума.
– Я же сказал: спасибо.
К разговору опять подключилась Собел:
– Вы можете рассказать нам что-нибудь еще, мистер Холлер? О мистере Левине или о его работе?
– Да, нечто, что вам, вероятно, следует проверить. Но я хочу говорить об этом конфиденциально, без посторонних.
Я посмотрел на патрульного полицейского в коридоре. Собел проследила мой взгляд и поняла, что я не хочу лишних свидетелей.
– Офицер, не могли бы вы подождать снаружи? – попросила она.
Полицейский вышел, явно недовольный – очевидно потому, что был удален женщиной.