Удача продолжала нам сопутствовать. Очередной камень из-под выстроенной обвинением версии мы вытащили в тот же вечер. Высадив Эрла на перехватывающей автостоянке, где он парковал собственную машину, я сам повел лимузин обратно в Ван-Нуйс, в питейное заведение «Четыре зеленые полянки» – стихийно и издавна облюбованное служителями Фемиды, прямо-таки корпоративное место встреч. Оно находилось на бульваре Виктория – видимо, именно поэтому юристам пришелся по вкусу этот паб. Здесь с левой стороны тянулась барная стойка, а справа стояли в многолетних царапинах деревянные столики. Паб был битком набит посетителями – насколько вообще возможно заполонить ирландский бар вечером в День святого Патрика. Мне даже показалось, что толпа увеличилась по сравнению в предыдущими годами – наверное, из-за того, что праздник записных пьянчуг пришелся на четверг и многие патриотичные выпивохи взяли в пятницу отгул. Я тоже заблаговременно озаботился тем, чтобы пятницу оставить свободной. Я всегда делаю себе выходной день после Дня святого Патрика.
Когда я начал продираться сквозь скопление людей в поисках Мэгги Макферсон, из прячущегося где-то в глубине музыкального автомата грянул неизменный «Дэнни-Бой». Но играла панк-роковая версия начала восьмидесятых, и ее басы лишали меня всякой возможности что-либо услышать – даже если, увидев знакомые лица, я поздороваюсь и спрошу, не видел ли кто мою бывшую жену. Обрывки разговоров, доносившиеся до меня, пока я протискивался, похоже, касались Роберта Блейка и его ошеломляющего приговора, вынесенного днем ранее.
В толпе я наткнулся на Роберта Джиллена. Оператор потянулся в карман и, вытащив четыре хрустящие сотенные бумажки, передал мне – банкноты, вероятно, из тех самых десяти, что я уплатил ему две недели назад в коридоре ван-нуйсского суда, стараясь произвести впечатление на Сесила Доббса своими навыками общения с прессой. Мои издержки на Руле уже вылились в тысячу. Четыре сотни являлись барышом.
– Я так и думал, что наткнусь на тебя здесь, – прокричал он мне в ухо.
– Спасибо, Стикс, – ответил я. – Оплачу этими счет в баре.
Он засмеялся. Я посмотрел мимо него в толпу, разыскивая глазами свою бывшую жену.
– Обращайся в любое время, старик, – сказал он.
Он хлопнул меня по плечу, а я, протиснувшись мимо него, стал двигаться дальше. Наконец я увидел Мэгги в конце зала. За столиком теснились шесть женщин – прокуроры и секретари ван-нуйсского суда. Большинство из них я знал, по крайней мере шапочно, но место действия оказалось неудачным – я чувствовал себя не в своей тарелке, потому что мне пришлось стоять и вопить, перекрикивая музыку и людской гам. Плюс тот факт, что они являлись обвинителями и взирали на меня как на приспешника дьявола. На столе стояли два больших кувшина «Гиннесса», и один из них – полный. Но мои шансы пробиться сквозь толпу к бару, чтобы добыть себе бокал, равнялись нулю. Мэгги заметила мое затруднение.
– Ничего страшного! – прокричала она. – Мы же раньше не брезговали друг другом!
Я усмехнулся и понял, что те два кувшина на столе были не первыми. Я сделал глоток и почувствовал наслаждение – пиво обладало отменным вкусом. «Гиннесс» всегда придавал мне вескости, основательности, некий прочный, надежный стержень.
Мэгги сидела посредине левой скамейки кабинки, между двумя молодыми прокуроршами, которых, как я знал, она взяла под свою опеку. В ван-нуйсском суде многие женщины более молодого возраста тянулись к моей экс-жене, потому что Смитсон окружил себя прокурорами типа Минтона.
Стоя рядом с их столиком, я поднял стакан, чтобы выпить за Мэгги, но она не могла ответить тем же, потому что из ее бокала пил я. Тогда она взяла полупустой кувшин и чокнулась им.
– За наше здоровье!
Пить из сосуда она, правда, не стала: поставив его обратно, шепнула что-то коллеге, сидевшей с краю, и та приподнялась, пропуская Мэгги. Моя бывшая жена встала и, чмокнув меня в щеку, сказала:
– Дамам всегда легче добыть бокал в подобной ситуации.
– Особенно красивым, – прибавил я.
Она посмотрела на меня своим особенным взглядом и, повернувшись лицом к толпе, что пятью рядами выстроилась между нами и баром, вдруг пронзительно свистнула, привлекая внимание одного из стопроцентно ирландских парней за стойкой, что мастерски орудуют рукоятками пивных кранов и умеют изобразить рисунок на поверхности пены в вашем бокале – в виде арфы, или ангела, или голой женщины.
– Мне нужен бокал на пинту! – крикнула она.
Бармену пришлось читать по губам. И, подобно тинейджеру, которого носит на руках толпа на концерте рок-группы «Пери-Джем», чистый бокал проделал к нам путь от барной стойки, и мы чокнулись.
– Ну что? – сказала она. – Дела идут лучше, чем когда мы столкнулись с тобой в коридоре?
Я кивнул:
– Немного.
– Что, Минтон тебя зашугал?
Я снова кивнул:
– Он, да еще и копы… В общем, да.
– Из-за того парня, Корлисса? Я уже сказала им, что он полнейшее дерьмо и ему ничего не стоит наплести все, что угодно. Они все такие.
Вместо ответа я сделал медленный глоток из своего бокала, постаравшись напустить на себя знающий вид – словно сказанное ею не явилось для меня полнейшей неожиданностью и имя Корлисса мне давно известно.
– Наверное, мне не следовало о нем болтать, – сказала она. – Но это не имеет значения. Если Минтон настолько глуп, что решит задействовать парня, то я уверена: ты просто размажешь такого очевидца по стенке.
Я догадался, что она говорит о каком-то свидетеле. Но, просматривая официальное досье, я не встретил упоминания ни о каком свидетеле по имени Корлисс. Тот факт, что она ни в грош его не ставила, позволил мне сделать вывод, что Корлисс – какой-то осведомитель, скорее всего просто тюремный стукач.