– В чем дело?
– У меня есть к вам другое предложение.
– Слушаю.
– Я готов еще понизить уровень обвинений. Пусть это будет простое нападение, без отягчающих обстоятельств. Шесть месяцев в окружной тюрьме. Учитывая, что они опустошают это исправительное заведение в конце каждого месяца, ваш клиент, вероятно, пробудет там не более шестидесяти дней.
Он говорил о федеральном предписании перестать переполнять окружные пенитенциарные учреждения. Поэтому независимо от того, к какому наказанию приговаривался обвиняемый в зале суда, приговоры, следуя необходимости, часто радикальным образом урезались. Предложение действительно было хорошим, хотя это никак не отразилось на моем лице. И я понимал, что исходит оно не иначе как со второго этажа. Минтон сам не имел полномочий снижать так сильно.
– Прими он ваше предложение, – возразил я, – и она обчистит его в гражданском суде. Сомневаюсь, что он пойдет на это.
– Чертовски хорошее предложение! – возмутился Минтон.
Я догадывался, что вышестоящий наблюдатель, присланный оценивать первое значимое дело Минтона, дал ему неудовлетворительную оценку и теперь молодой прокурор получил указание завершить судебное дело получением от подсудимого добровольного признания вины. Черт с ним, с процессом, и со временем, потраченным судьей и присяжными, – добейся хоть какого-никакого добровольного признания. Ван-нуйсский филиал ведомства окружного прокурора не любил проигрывать дела, а ведь и двух месяцев еще не прошло со времен фиаско в деле Роберта Блейка. И сейчас, когда дела опять пошли туго, они из кожи вон лезли, стараясь любой ценой сохранить лицо. Минтон получил полномочия торговаться и занижать цену как только возможно – лишь бы чего-нибудь добиться. Руле обязан был сесть, пусть даже всего на шестьдесят дней.
– Вероятно, с вашей точки зрения, это чертовски хорошее предложение. Но оно все равно означает, что я обрекаю клиента признаться в том, чего, по его словам, он не совершал. Вдобавок данное решение по делу оставляет открытой дверь для гражданского иска. То есть, пока он будет сидеть в окружной тюряге, стараясь на протяжении двух месяцев уберечь свою задницу, Реджи Кампо со своим адвокатом обчистят его за милую душу. Понимаете? Не очень-то гладко выходит, если взглянуть на дело с его стороны. Если спросите моего мнения – я бы довел процесс до конца. Я считаю, мы выигрываем дело. Вспомните о человеке с Библией – это означает, что как минимум один присяжный склоняется на нашу сторону. Но как знать? Может, за нас и все двенадцать.
Минтон с силой ударил ладонью по столу:
– О чем, черт подери, вы толкуете?! Вы знаете, что это он сделал! Он преступник, Холлер! И шесть месяцев, не говоря уже о шестидесяти днях, за то, что он учинил над этой женщиной, просто детские игрушки! Это какая-то дьявольская ирония, лишающая меня сна и покоя, но наши постоянно следили за ходом процесса и считают, что жюри у вас в руках, – вот почему я вынужден пойти на это предложение.
Я с веским щелчком захлопнул свой кейс и поднялся:
– В таком случае, Тед, я надеюсь, вы сумеете добыть что-нибудь стоящее в качестве контраргументов. Теперь все ваши надежды только на жюри. И должен сказать вам, дружище, вы все больше и больше походите на человека, который вышел в бой на бритвах нагишом. Лучше бы вам перестать прикрывать причинное место, а начать отбивать удары.
Я вышел за ограждение. На полпути к дверям в коридор остановился и оглянулся на него:
– Эй, а вообще, Тед, знаете что? Если вы теряете сон из-за этого дела или из-за какого-нибудь другого, тогда вам лучше бросить работу и поискать что-либо еще. Вы с ней не справитесь.
Минтон опустился на стул и уставился на пустую судейскую скамью прямо перед собой. Он не желал смиряться с тем, что я сказал. Пусть посидит и поразмышляет. Я решил, что разыграл все правильно. Окончательно это выяснится утром.
Я вернулся в «Четыре зеленые полянки», чтобы поработать над своей заключительной речью. Мне не потребуется тех двух часов, которые предоставила нам судья. Я заказал в баре «Гиннесс» и отнес его к одному из столиков, чтобы посидеть в одиночестве и подумать. Обслуживание столиков начнется не раньше шести. Я набросал несколько базовых тезисов, но интуитивно чувствовал, что в основном буду отзываться на заключительное выступление гособвинителя. Еще до начала судебного процесса Минтон добился от судьи Фулбрайт разрешения использовать компьютерную программу для подготовки презентаций, так называемый PowerPoint, для придания наглядности своим доводам. У молодых прокуроров стало последним писком моды поставить в зале суда экран и пускать на него световые сигналы с помощью компьютерной графики, словно нельзя просто доверять присяжным, чтобы те думали и делали выводы своим собственным умом. Теперь все это полагалось впаривать им, как по телевизору.
Мои клиенты редко имели деньги, чтобы оплачивать мои гонорары, не говоря уже о презентациях с PowerPoint. Руле в этом смысле являлся исключением. Захоти он – и на деньги матери мог бы нанять Фрэнсиса Форда Копполу, чтобы монтировал ему картинки для PowerPoint. Но я никогда даже не поднимал этот вопрос. Я твердо придерживался старой школы. Любил выходить на ринг в одиночку. Минтон мог запускать себе на большой экран, что ему заблагорассудится. Когда наступит моя очередь, я хотел, чтобы жюри смотрело лишь на меня. Если я сам лично не смогу их убедить, то и никакой компьютер не сумеет.
В половине шестого я позвонил Мэгги Макферсон в офис.